«Если здесь открыть дорогу безграничному плюрализму и
либерализму, то ввиду методологической безграмотности никаких результатов может
вообще не быть, а будет вязкая трясина разных, несовместимых и несопоставимых
между собой мелких мыслей и мыслишек». (Дроздов Б.В.)
Закончился длительный период идеологического давления на отечественную психологию. На смену «единственно верной» марксистской психологии приходят альтернативные версии, отправная точка которых
— тезис о невозможности создании единой психологической теории, и не только марксистской, но в принципе.
Нет необходимости поочередно разбирать все эти версии, поскольку,
как справедливо заметил А.В. Юревич, «достаточно разрезать одного кролика, чтобы узнать, как устроены кролики» [6; 20]. Эта же фраза дает представление о методе предстоящего анализа. Предмет анализа
— концепция «методологического либерализма».
А.В. Юревич считает, что психологии незачем «подтягиваться» до уровня естествознания, потому что она и так, в настоящем своем состоянии, ничем принципиальным не отличается от естественных наук, кроме своего больного самосознания. Вернее, эти науки не отличаются от психологии. И объясняет он это следующим образом.
МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Рассмотрим один из них, подвергаемый сомнению
А.В. Юревичем, «тот самый прием, который в естественных науках известен как идеализация»[7; 5]. В результате «абстрагирования от всегда существующих индивидуальных различий, равно как и от всегда уникальных условий… изучаются не реальные, а искусственно усредненные и в природе не существующие объекты
— такие, как абсолютно черное тело или абсолютно ровная поверхность. Здесь следует напомнить, что реальные яблоки не являются ньютоновскими. Но именно на абстракциях зиждется наука, а те психологи, которые утверждают, что нельзя изучать любовь как таковую, а можно только любовь конкретного Ромео к конкретной Джульетте, или что существует целостная личность, психическое «недизъюнктивно», а память, внимание, мышление и т.п.
— это искусственные абстракции, конечно, правы. Действительно, все это абстракции, но ЛЮБАЯ НАУКА ИЗУЧАЕТ ТОЛЬКО АБСТРАКЦИИ (выделено мной
— А. Т.). И в этом плане симптоматичен пример все того же И. Ньютона, которого епископ Дж. Беркли
критиковал за то, что тот ввел в изучение природы «оккультные качества», которых
на самом деле не существует, — такие как «сила» и т.д.»[7; 10].
А.В. Юревич солидарен с теми психологами, которые предпочли бы изучать каждую отдельно взятую личность как уникальный объект вместе с Шекспиром или вместо Шекспира, антоновские яблоки он предпочитает «ньютоновским», но такие уж правила игры придумали ученые, что приходится витать в облаках, не касаясь земли, т.е. изучать «искусственные абстракции»
— «такие как «сила» и т.д.», «память, внимание, мышление и т.п.». Но даже самая абстрактная из наук, математика (наука о количественных отношениях и пространственных формах действительного мира), все же имеет связь с реальным миром, не говоря уже о естествознании. Применение метода идеализации в целях изучения объективной реальности и придание онтологического статуса искусственно выделенным «психическим функциям», т.е. подмена реальности фикциями
— это не одно и то же.
ПРАКТИЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ естественных наук также сомнительны, что
непосредственно вытекает из обнаруженной А.В. Юревичем (см. выше) «ущербности» метода идеализации: «…при оценке практических возможностей психологии точка отсчета вновь неоправданно сдвинута
— и опять-таки на идеализированный образ естественных наук. Результаты практического воплощения естественнонаучного знания не так уж однозначны: самолеты падают, орбитальные космические станции выходят из-под контроля, атомные электростанции взрываются
— и не только из-за чьего-то головотяпства, но и потому что… знание, полученное в процессе изучения «абсолютно идеальных» объектов, не всегда применимо к их существующим аналогам»[7; 11]. Идеальные объекты не имеют аналогов в виде самолетов или электростанций. Они вообще не имеют аналогов. Общенаучный метод идеализации не лежит в одной плоскости с головотяпством. Результат науки не тот, что самолеты падают, а тот, что летают.
«Параллельно с преувеличением практических возможностей естественных наук… явно занижаются практические возможности психологической науки, заключенные… в том знании, которым обладает исследовательская психология, но не может его применить в силу различных социальных ограничений… Одним из важных открытий психологической науки служит установление того факта, что за агрессивное поведение ответственны лимбические структуры головного мозга, и если бы психологам было позволено делать то, что хирург делает с больным или химик с реактивами,
— физически манипулировать с этими структурами, преступности и войн, скорее всего, уже не было бы. …невозможность использовать потенциально существующие практические возможности нельзя отождествлять с их отсутствием, объявляя науку, которая ими обладает, «непрактичной»»[7; 11]. Эти наивные механистические представления о работе головного мозга, которые преподносятся как «важное открытие психологической науки» и доказательство ее «потенциальной практичности» (этакий бронепоезд, стоящий на запасном пути психологии), излагает не наивный обыватель, использующий как единственный источник знаний старую подшивку научно-популярных изданий, и не в частном послании такому же охочему до науки приятелю.
ПРОГНОСТИЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ: «…о реальных прогностических возможностях точных наук свидетельствуют всегда неточные метеорологические прогнозы»[7 11]. И это тоже не фрагмент беседы старушек-пенсионерок на скамейке у подъезда, но продукт научной мысли.
И, наконец, ТЕОРИЯ. «Анализирующие эту проблему пишут, что «психическое
— чрезвычайно сложное явление, поэтому на современном этапе исчерпывающая теория невозможна» [цит. по: 6]… При этом те, кто отстаивает ее невозможность, систематически апеллируют к опыту естественных наук, в первую очередь к физике, подчеркивая, что и здесь единая теория отсутствует, а, скажем, единая теория поля остается несбыточной мечтой (…) единая психологическая теория, о которой психологи прошлого вожделели как о главном интеграторе психологического знания, так и не создана и едва ли будет создана, по крайней мере, в обозримом будущем (еще раз подчеркнем, что такой теории нет ни в одной науке)» [6; 18, 23].
Вот что, например, по вопросу «исчерпаемости» науки пишет А. Б. Мигдал: «На определенной стадии исследования можно утверждать, что законы и концепции, определяющие данную область науки, твердо установлены. Это означает, что исследуемая область концептуально исчерпана. В этом смысле наука исчерпаема.
Некоторые разделы физики концептуально завершены. Мы упоминали термодинамику;
можно прибавить классическую механику малых и больших скоростей, классическую
электродинамику, квантовую механику медленных частиц… В перечисленных разделах
твердо установлены законы, лежащие в основе процессов» [4; 28]. То же можно
сказать о химии: «Задача установления глубинных теоретических, т.е. физических,
основ в целом решена в химии. …физическое содержание основных принципов и
понятий химии установлено» [2; 22]. Можно ли о психологии или о каких-то ее
разделах сказать хоть что-нибудь подобное? Если сейчас можно уже говорить о том,
что химия имеет «исчерпывающую теорию», то общая теория в ней была еще со
времени открытия Д. И. Менделеевым периодического закона химических элементов.
Однако физика, в силу своего «крайнего» (фундаментального) положения в
«континууме наук», не имеет столь строго очерченного предмета исследования, как,
например, химия, и в процессе развития физики не только происходит расширение
границ ее применения, но изменяются представления о самом ее предмете. Физика и
дальше будет оставлять на пути своего развития «исчерпывающие теории» и будет
открывать новые области своего незнания, определяющие очередной ее кризис, каким
явился, например, кризис классической механики на рубеже 19 и 20 в. Даже когда
(и если) физика сможет объединить «четыре ИЗВЕСТНЫХ (выделено мной — А. Т.)
взаимодействия» [4; 28], то нет уверенности, что «не обнаружатся новые поля и
взаимодействия» [там же]. И опять А.В. Юревич, не видящий разницы между понятиями «общая теория» и «исчерпывающая теория», сможет констатировать отсутствие «общей теории» в физике. Наука, не имеющая «начала» (психология), и наука, не имеющая «конца» (физика)
— это не одно и то же. Не видеть этой громадной разницы и утверждать обратное может только демагог или уж совсем заблудившийся мудрец.
«Все сказанное позволяет сделать утешительный для психологии вывод: она не имеет сколько-нибудь принципиальных отличий от естественных наук, и когнитивные основания для вынесения ей тяжелого диагноза
— о том, что она находится в глубоком кризисе, — отсутствуют. …психология, не имея принципиальных методологических отличий от других наук, обладает специфическим и неадекватным самовосприятием»[7; 12 ]. Еще восемь десятков лет тому назад Л. С. Выготский дал оценку такого видения соотношения психологии и естествознания, когда соринка в чужом глазу вырастает до размеров бревна в собственном: «Тогда стирается грань… между кризисом в психологии и во всякой другой науке… между незыблемостью или нестойкостью отдельной теории и всего естествознания ставится знак равенства, и то, что составляет основу истинности естествознания
— смену теорий и взглядов, — выдают за доказательство его бессилия. Что это агностицизм, совершенно ясно…» [3; 371-372].
Развитие естествознания принесло с собой более сложное понимание
причинности по сравнению с представлениями «линейного детерминизма» в
классической механике, долгое время считавшейся «абсолютной» основой
естествознания и методологическим образцом для других наук. Неоднозначность в
понимании причинности поведения все более сложных материальных объектов и
процессов их взаимодействия, изучаемых естествознанием, и связанные с этим
теоретические проблемы и сомнения были спроецированы интерпретаторами науки на
сами теории, что, в крайнем своем проявлении, выразилось в отрицании объективных
критериев истинности любых научных теорий. Как когда-то «исчезала» материя, так
теперь «исчезла» объективная истина. А если нет достоверных критериев
истинности, то нет и достоверных критериев ложности. А.В. Юревич говорит о распространении «в психологии, как и во всей современной науке, постмодернистской методологии, утверждающей принципы «равной адекватности теорий», их трактовку как интерпретаций, которые не могут быть неверными, а стало быть, побуждающей к легитимизации соперничающих психологических концепций и к переходу от «парадигмы» взаимного непризнания и конфронтации к «парадигме» сотрудничества и объединения» [6; 16].
Конкуренция, столкновение, борьба идей, взглядов, концепций — необходимое условие развития науки и самого ее существования. Это прописная истина из разряда «лошади кушают овес». Как раз эта борьба идей, в каждом своем единичном, конкретном проявлении видимая как сила «отталкивания», «противостояния»,
— в своей совокупной динамике обеспечивает естественный процесс интеграции науки в целом.
А.В. Юревич, найдя в естествознании такое же несовершенство и хаос, как
и в психологии, излагает свое понимание путей развития и интеграции психологии.
«Психологические теории — это интерпретации психологической реальности,
интерпретации же неверными быть не могут. Бессмыслен и вопрос о том, какая из
нескольких конкурирующих интерпретаций «более верна», равно как и сама их
конкуренция»[7 13]. Согласно позиции А.В. Юревича, «равно легитимны и равно
адекватны» не любые мнения по поводу психологической реальности, но «все
глобальные психологические подходы, прошедшие естественный отбор в истории
психологической науки (стало быть, теории, подобные теории флогистона, не в
счет)…» [6; 18]. А почему же не в счет? Теория флогистона на протяжении столетия
владела умами подавляющего большинства исследователей. Вот пример «проверенной
временем» теории, которая как нельзя более соответствовала бы смутным критериям
«естественного отбора» А.В. Юревича, причем, чем ближе к своему падению, тем более бы им соответствовала. Хотя, проводя исторические аналогии, нельзя забывать, что судьбы наук разные, и этапы их развития не обязательно одни и те же. Кроме того, аналогии, как и «метафоры, драгоценные как иллюстрации, опасны как формулы» [3; 356]. Это предостережение справедливо и по отношению к попыткам строительства методологии конкретной науки исходя из буквального понимания метафоричного языка и стиля постмодернистской культуры.
Вместе с «современными психологами», которые «ищут более мягкие,
либеральные варианты интеграции, нежели их монистически настроенные
предшественники» [6; 18], А.В. Юревич находит, что «психологическая реальность показала себя как многомерная, но не безмерная, а ее когнитивные, аффективные и поведенческие компоненты зарекомендовали себя как основные составляющие психического, что породило представления о так называемой фундаментальной психологической триаде. Эти два результата слились в «умеренную» интегративную установку, состоящую в том, что на психологическую реальность надо смотреть не из одной точки (поскольку так ее нельзя обозреть), а из разных точек (при этом не из всех, а только из ключевых, поскольку из всех точек сразу невозможно смотреть). …как правило, именно когниции, эмоции и поведение
— во всех их разнообразных проявлениях — рассматриваются в качестве основных слагаемых психологической реальности, и именно на опорных точках, сформированных совместно, хотя и в конфронтации друг с другом, бихевиоризмом, когнитивизмом и психоанализом, выстраивается интегративная перспектива» [6; 20]. Три ПРАВИЛЬНЫХ теории ПРАВИЛЬНО объясняют ОДНУ И ТУ ЖЕ реальность, но каждая
— лишь один из трех ее основных фрагментов («составляющих», «слагаемых», «компонентов»). Остается только составить из них «целое». Кое-какие недостающие детали получившейся картины можно найти в других, тоже прошедших естественный отбор и потому тоже правильных теориях. Все так просто, а мы не знали. Все гладко. Если, конечно, пренебречь тем, что словосочетание «психологическая реальность» для каждой из этих теорий
— такие же разные понятия, как, скажем, аббревиатура «ЦНС» для физиолога и водопроводчика: один ее поймет как «центральная нервная система», а другой
— как «центральная насосная станция». И наличие общего слова «центральная» — еще не повод для союза физиологии с «Водоканалом».
Еще Выготский писал, что «психоанализ, бихевиоризм и субъективная
психология оперируют не только разными понятиями, но и разными фактами» [3;
299]. Более того, это «не просто разные интерпретации действительности, а
противоречащие друг другу интерпретации. Следовательно, эти теории не могут
вместе претендовать на описание одной и той же реальности, так как не могут быть
одновременно верны» [1; 157]. Однако А.В. Юревич, говоря «о триединой структуре, как об универсальном принципе построения психологической реальности» [6; 21 ], выносит за скобки все эти теоретические противоречия, ставя во главу угла тот очевидный житейский факт, что «за данным принципом стоит простая реальность: мы действуем, мыслим, переживаем (чувствуем), и это, наверное, главное в нашем существовании, а вопрос о том, что в нем самое важное — действия, мысли или переживания, наверное, лишен смысла» [там же ]. Он «на житейских иллюстрациях, в приблизительных словах показывает, чем занимается психология, вместо того чтобы дать ее формальное определение; излагая три определения психологии как науки о душе, о сознании и о поведении, он заключает, что эти различия могут быть не приняты во внимание при описании душевной жизни. Естественно, что и терминология будет безразлична нашему автору» [3; 359].
Тот, «кто не исследует и не открывает нового, тот не может понять, зачем исследователи для новых понятий вводят новые слова; кто не имеет своего взгляда на вещи… для того необходим смутный, неопределенный, уравнительный, житейский язык
— «как говорится в обыкновенной психологии»; кто мыслит психологию только в форме учебника, для того вопросом жизни является сохранение обыденного языка (отсюда же и предвзятое, неприязненное, реакционное отношение к точным наукам
— А. Т.). (…) Итак, формулируем: для эмпириков необходим язык житейский, неопределенный, путаный, многосмысленный, смутный, такой, чтобы сказанное на нем можно было согласовать с чем угодно
— сегодня с отцами церкви, завтра — с Марксом; им нужно слово, которое не дает ни ясной философской квалификации природы явления, ни просто ясного его описания, потому что эмпирики неясно понимают и неясно видят свой предмет» [3; 358, 361].
Таким образом, «мягкий», «умеренный», «либеральный» вариант интеграции
психологии, предлагаемый А.В. Юревичем вместе с «современными психологами», уже восемьдесят лет как не новость для «их монистически настроенных предшественников». Дано и точное его описание, и точное определение. Да и в «естественном отборе» он тоже уже поучаствовал.
Так А.В. Юревич решает проблему интеграции психологии «по горизонтали» (терминология его). Наряду с этим он предлагает свое решение и проблемы ее «вертикальной» интеграции. Прежде всего приведем подробные цитаты: «…главная методологическая проблема психологической науки — это объединение различных уровней проявления и детерминации психического. В ее истоках — попытки найти взаимные переходы между этими уровнями, например, путем установления количественных соответствий между физической величиной стимула и интенсивностью вызываемой им психической реакции, что дало бы возможность вписать психическое и физическое в единое «пространство». Малоудовлетворительные результаты подобных попыток породили представление о «параллелизмах» — психофизическом, психофизиологическом, психосоциальном — как об одном из главных свойств предмета психологии и одной из главных головоломок…» [6; 23 ]. «В общем, «параллелизмы»… в действительности не так уж сложны и непреодолимы. В случае же их действительной непреодолимости, скажем, рядоположности нашего феноменального и нейрогуморального «миров», соответствующие виды детерминации могут быть объединены на основе идеи о параллельной каузальности, которая давно пустила корни в развитых науках» [6; 25]. «В принципе для научного мышления «параллелизмы», подобные психофизическому, после кризиса классической физики стали привычными, и оно спокойно воспринимает, например, свет и как волну, и как поток частиц, физические объекты — и как набор атомов, и как твердые тела, живые организмы — и как саморегулируемые системы, и как скопления молекул. Но, во-первых, это свойственно все-таки не любому, а наиболее сложно организованному научному мышлению, во-вторых, подобные схемы мышления, ломающие привычные «фигуры» восприятия, приживаются с большим трудом» [6; 24]. «Тем не менее, психологической науке, по всей видимости, еще нужны время и просветительские усилия методологов, чтобы прежде всего принять идею параллельной детерминации психического, а затем вживить ее в свое «рабочее» мышление, перестав воспринимать «параллелизмы» как аномалии и парадоксы, отвергнуть в качестве бессмысленных вопросы о том, мы управляем своими нейронами или наши нейроны управляют нами» [там же].
Психофизический и психофизиологический «параллелизмы» А.В. Юревич перечисляет через запятую, в одном ряду с психосоциальным, не подозревая, видимо, что психофизическая и психофизиологическая проблемы
— это разные масштабы постановки одного и того же, в принципе, вопроса. Это неведение и подтверждается, когда он относит психофизическую проблему к компетенции психофизики (!), утверждая, и совершенно всерьез, что она могла бы быть решена «путем установления количественных соответствий между физической величиной стимула и интенсивностью вызываемой им психической реакции». И не психофизиологическую ли проблему он имеет в виду, когда говорит о «рядоположности нашего феноменального и нейрогуморального «миров»»? По какому праву оказался термин «нейрогуморальный» в данном контексте? Как говорится, «слышал звон, да не понял
— откуда он». Вот он, достойный объект приложения «просветительских усилий методологов».
Представление о физическом объекте как о «наборе атомов» и как о «твердом теле» или описание живого организма
— как «саморегулируемой системы» и как «скопления молекул», — вовсе не относится к «схемам мышления, ломающим привычные «фигуры» восприятия». Это традиционная «схема» научного исследования. Методы анализа и синтеза, «один из которых предполагает рассмотрение исследуемой системы как внутренне дискретной, а другой предполагает рассмотрение той же самой системы как внутренне непрерывной,
— подразумевают друг друга как два необходимых этапа или как две неотъемлемых стороны единого процесса исследования, направленного на выявление сущности данной системы» [5; 30-31]. Никаких признаков «параллельной каузальности» здесь не усматривается. А что касается «многострадального» принципа дополнительности, то его, как некую медицинскую пиявку, пытаются прикладывать ко всем «больным местам» всякой науки, не вникая как следует в его суть и не заботясь давать обоснование (всегда необходимое для такого рода действий) корректности этой трансплантации из одной науки в другую.
А.В. Юревич преподносит психофизиологическую проблему как пустяк, как «бессмысленный» с точки зрения науки вопрос, заблуждение житейского разума, для преодоления которого нужны лишь «просветительские усилия методологов». Но на самом-то деле все происходит «с точностью до наоборот»! Именно житейский разум не способен увидеть здесь проблемы, очевидной для профессионала. Психофизиологическая проблема
— не «бессмысленный вопрос» и не безобидная «головоломка», но вопрос самого существования психологии как самостоятельной науки: без ее решения неясно 1) останется ли психология навеки придатком, «аппендиксом» философии
— в своем теоретическом аспекте, и сугубо эмпирической дисциплиной — в практическом, или 2) будет «без остатка» поглощена физиологией, или 3) заслужит статус самостоятельной, положительной науки. И произойдет ли второе или третье
— это вопрос не конкуренции, но поиска истины, причем истины не абстрактно-философской, а конкретно-научной. Ни для какой другой науки проблема не стоит таким образом, и никакими формально-логическими ухищрениями не снять этой проблемы, тем более
— просто закрыв на нее глаза.
И вот уже «призрак бродит по психологической науке — призрак интегративной психологии» [6; 16], «…и все увереннее материализуется, а ее интеграция выглядит не как утопия, а как уже различимая реальность» [6; 28]. Конкретные примеры «интеграции», демонстрируемые
А.В. Юревичем в подтверждение истинности концепции «методологического либерализма», мы здесь обсуждать не станем, ограничившись репликой: умение преподносить недостатки как достоинства и выдавать желаемое за действительное ценится в политике, но не в науке.
Итак, теория создана и уже успешно реализуется, причем «естественным путем», не так, как это выглядело бы с позиций «форсированного монизма». Ну, а дальше-то что? Как и всякая фиктивная, «мертворожденная» идея, она не способна развиваться «вглубь», в конкретно-научном направлении. Поэтому она постоянно должна видоизменяться, ассимилировать что-то извне, чтобы хоть как-то оставаться «на плаву». Грубо говоря, она постоянно должна что-то «жрать», чтобы жить, и «жрет» она без разбору, поскольку не имеет своих принципов.
Такой шаг и предпринимает А.В. Юревич [8]. Начинает он с толкований на разные лады понятия «редукционизм».
В одном из его толкований это понятие очень похоже на «тот самый прием, который
в естественных науках известен как идеализация» [7; 5], в результате применения
которого, по версии А.В. Юревича, падают самолеты и взрываются электростанции. Сейчас же этот «прием» употребляется, хотя и не совсем по назначению, но уже «в мирных целях»
— для «наведения мостов» между науками и «уровнями причинности». Могло бы показаться, что вся эта формально-логическая возня с «ньютоновскими яблоками» и прочими наглядно-дидактическими пособиями [8; 102-103] затеяна только лишь для того, чтобы объяснить попонятнее нам, неразумным, что такое «редукционизм».
Но на самом деле цель совсем иная, а именно — привлечь в «лоно»
методологического либерализма системный подход, возможности которого еще недавно
А.В. Юревич оценивал весьма скептически [6; 23], а тут вдруг возносит до небес (см. ниже).
Самым невероятным образом искажая и расширяя смысл понятия «редукционизм»
и перемешивая его с другими понятиями, А.В. Юревич приходит к такому результату, что «редукционизм» и «принцип системности»
— чуть ли не синонимы. Это новая, неожиданная и, можно даже сказать, революционная трактовка и того, и другого. «Разорвать этот порочный круг можно только одним способом
— разомкнув пространство психологического объяснения путем изменения отношения к редукционизму. А один из наиболее жизнеспособных методологических принципов отечественной психологии
— принцип системности, прошедший естественный отбор временем, радикальным изменением идеологического контекста и сменой ключевых фигур нашей психологической науки, может быть сформулирован в виде необходимости в психологии многоуровневых объяснений, объединяющих разные уровни причинности. Ведь психика
— это не просто система, а суперпозиция, т.е. взаимоналожение разноуровневых
систем — феноменологической, социальной, психофизиологической и др.
Соответственно, изучение суперпозиции разноуровневых видов каузальности, предполагающее взаимопроникновение разных уровней причинности (не советую даже пытаться искать смысл в этом образце словоблудия, дабы не утратить веру в человеческий разум
— А. Т.), является одной из главных задач психологической науки» [8; 106]. И вот уже родился новый оракул, очередная «ключевая фигура нашей психологической науки». Магистральный путь развития психологии ясен, акценты расставлены, понятна и разница между «современными» и «прежними» психологами. Та же история
— но уже в виде фарса! Либерализм как свобода творчества в науке и «методологический либерализм» как новый «светлый путь» психологии
— это не одно и то же.
Но оставим это скучное занятие — без конца уличать одного и того же автора в одних и тех же грехах, безграмотности и беспринципности,
— завершив анализ подходящей цитатой: «Здесь что ни слово — то перл» [3; 338].
Системный подход, этот Чебурашка советской психологии, — зверь без роду и племени, который всем помогает,
— уже отдельная тема. Эту же «главу» хочется закончить на оптимистической ноте: «Если общей науки… еще нет, отсюда не следует, что ее и не будет, что ее не должно быть, что нельзя и не надо положить ей начало» [3; 312]. Да и какая еще наука имеет такой замечательный объект исследования, который сам приходит в лабораторию, послушно выполняет все инструкции, дает отчет о своих действиях, да еще не каждый раз требует за это вознаграждение!
Для заинтересованных в интеракциях: tomas1@atnet.ru
Список литературы:
1. Аллахвердов В.М. Пришла методологическая пора — психология, отворяй ворота! // Вопр. психол. 2002. № 4. С. 154-157.
2. Волькенштейн В.М. Современная физика и биология. // Вопр. филос. 1989. № 8. С. 20-33.
3. Выготский Л.С. Собр. Соч. в 6-и т. Т. 1. М., 1982.
4. Мигдал А.Б. Физика и философия. // Вопр. филос. 1990. № 1. С. 5-32.
5. Турушев А.В. Элемент, единица анализа и предмет синтеза психологии. Архангельск, 1992.
6. Юревич А.В. Интеграция психологии: утопия или реальность? // Вопр. психол. 2005. № 3. С 16-28.
7. Юревич А.В. Методологический либерализм в психологии. // Вопр. психол. 2001. № 5. С. 3-18.
8. Юревич А.В. Объяснение в психологии. // Психол. журнал. 2006. № 1. С. 100-106.
© 2006 А.В.
Турушев
© Публикуется с любезного разрешения автора
Источник: