Наш мозг не обрабатывает информацию, не извлекает знания и не хранит воспоминания. Мозг — это не компьютер.
Мозг не работает как компьютер. Наши воспоминания в него не записываются.
Наш мозг — пуст. В последнее время так говорят все больше ученых
со всего мира. Имея в виду ошибочность представления о мозге, как о «биокомпьютере», в котором хранятся записанные «данные». Мы не храним и не обрабатываем информацию так, как это делают компьютеры.
Наш мозг — очень сложный инструмент, созданный для взаимодействия с окружающим миром. Он меняется каждую секунду, когда мы спим и едим, когда мы в покое и в состоянии возбуждения, когда мы читаем или пишем. И меняется он особым, уникальным образом.
Не
существует двух одинаковых разумов. Нет даже двух одинаковых изменений под влиянием одного и того же переживания. Наши воспоминания в мозг не записываются. Мы не помним в деталях миллионы вещей или лиц, виденных нами не раз. Зачастую мы даже не помним, как выглядит наше собственное лицо, которое мы ежедневно видим в зеркале. Мы принимаем решения каким-то образом. Но каким именно, ученые все еще не понимают. И предполагают, что не смогут понять еще сотни лет.
Об этом пишет Роберт Эпштейн, психолог-исследователь
из Американского института поведенческих исследований и технологий. Перевод его
полемической статьи
2016 года «The empty brain» предлагается вашему вниманию.
***
Как бы ни старались исследователи мозга и когнитивные психологи, они никогда не найдут в мозге копию 5-й симфонии Бетховена. А также копии слов, картинок, грамматических правил или любых других стимулов окружающей среды. Конечно, человеческий мозг на самом деле не пуст. Но он не содержит большинства вещей, о которых мы думаем. Даже таких простых вещей, как «воспоминания».
Наше представление о мозге имеет глубокие исторические корни, но изобретение компьютеров в 1940-х годах нас особенно сбило с толку. Уже более полувека психологи, лингвисты, нейробиологи и другие эксперты по человеческому поведению утверждают, что человеческий мозг работает как компьютер.
Чтобы понять, насколько бессмысленна эта идея, рассмотрим мозг младенцев. Благодаря эволюции человеческие новорожденные, как и новорожденные всех других видов млекопитающих, приходят в мир, уже подготовленные к эффективному взаимодействию с ним. У ребенка нечеткое зрение. Но он обращает внимание на лица и быстро распознает лицо матери. Он предпочитает звук голоса неречевым звукам и может отличить один основной речевой звук от другого. Мы, без сомнения, созданы для того, чтобы устанавливать социальные связи.
Здоровый новорожденный также обладает более чем десятком рефлексов — готовых реакций на определенные раздражители, которые важны для его выживания. Он поворачивает голову в направлении чего-то, что касается его щеки, а затем сосет все, что попадает в его рот. Он задерживает дыхание при погружении в воду. Он так сильно сжимает вещи, которые вложены в его руки, что может почти выдержать собственный вес.
И, возможно, самое главное — новорожденные снабжены мощными механизмами обучения, которые позволяют им быстро меняться, чтобы эффективно взаимодействовать с миром. Даже если этот мир не похож на тот, с которым сталкивались их далекие предки.
Чувства, рефлексы и механизмы обучения — это то, с чего мы начинаем. И это довольно много, если задуматься. Если бы нам не хватало какой-либо из этих способностей при рождении, у нас, вероятно, были бы проблемы с выживанием.
А вот то, с чем мы не рождаемся: информация, данные, правила, знания, представления, алгоритмы, программы, модели, память, изображения, процессоры, подпрограммы, кодировщики, декодеры, символы или буферы. Все это — элементы, которые позволяют цифровым компьютерам вести себя «разумно». Мы не только не рождаемся с такими вещами, но и не развиваем их — никогда.
Мы не храним слова или правила, которые говорят нам, как их использовать. Мы не создаем представления визуальных стимулов, не храним их в буфере краткосрочной памяти, и не переносим представление в устройство долговременной памяти. Мы не извлекаем информацию, изображения или слова из регистров памяти. Компьютеры делают все это, а человеческий мозг — нет.
Компьютеры буквально обрабатывают информацию — числа, буквы, слова, формулы, изображения. Информация сначала должна быть закодирована в понятном для них формате: шаблоны из единиц и нулей («биты»), организованные в небольшие фрагменты («байты»). Каждый байт содержит 8 бит, и определенный набор этих битов обозначает букву d, другой — букву o, а третий — букву g. Вместе эти три байта образуют слово «собака» (dog). Одно изображение — скажем, фотография кота — представлено очень специфическим шаблоном из миллиона этих байтов («один мегабайт»), окруженных специальными символами, которые сообщают компьютеру, что это — изображение.
Компьютеры буквально перемещают эти шаблоны с места на место в различных физических хранилищах, запечатленных в электронных компонентах. Иногда они копируют шаблоны, а иногда трансформируют их различными способами — например, когда мы исправляем ошибки в рукописи или редактируем фотографию. Правила, которым следуют компьютеры для перемещения, копирования и работы с этими массивами данных, также хранятся внутри их памяти. Вместе набор правил называется «программой» или «алгоритмом». Группа алгоритмов, которые работают вместе, чтобы помочь нам что-то сделать (например, купить акции или найти дату рождения Бритни Спирс в Интернете), называется «приложением».
Компьютеры действительно работают с символическими представлениями мира. Они действительно хранят и извлекают. Они на самом деле обрабатывают. У них действительно есть физическая память. Они на самом деле во всем без исключения руководствуются алгоритмами.
Люди этого не делают, никогда не делали и не будут. Учитывая эту реальность, почему так много ученых говорят о нашей психической жизни, как если бы мы были компьютерами?
В своей книге «По нашему образу и подобию» (In Our Own Image, 2015) эксперт по искусственному интеллекту Джордж Заркадакис описывает шесть различных метафор, которые люди использовали за последние 2000 лет, пытаясь объяснить человеческий интеллект.
В самой ранней, сохранившейся в Библии, люди были сформированы из глины или грязи, которые разумный бог затем наполнил своим духом. Этот дух «объяснил» наш разум — по крайней мере, грамматически.
Изобретение гидротехники в 3 веке до нашей эры привело к популярности гидравлической модели человеческого интеллекта: идеи о том, что поток различных жидкостей в организме отвечает как за физическое, так и умственное функционирование. Гидравлическая метафора существовала более 1600 лет.
Согласно античным и средневековым представлениям, здоровье и характер
человека определяют четыре жидкости: кровь, лимфа, желтая и черная желчь.
К 1500-м годам были изобретены механические автоматы, приводимые в движение пружинами и шестернями, что в конечном итоге вдохновило ведущих мыслителей, таких как Рене Декарт, на утверждение, что люди — сложные машины. В 1600-х годах британский философ Томас Гоббс предположил, что мышление возникает из небольших механических движений в мозгу.
К 1700-м годам открытия в области электричества и химии привели к новым теориям человеческого интеллекта — опять же, в значительной степени метафорическим по своей природе.
В середине 1800-х годов, вдохновленный недавними достижениями в области связи, немецкий физик Герман фон Гельмгольц сравнил мозг с телеграфом.
Каждая метафора отражала самое передовое мышление той эпохи, которая ее породила. Как и следовало ожидать, всего через несколько лет после появления компьютерных технологий в 1940-х годах мозг уже «работал как компьютер» в наших представлениях. Причем роль физического оборудования играл сам мозг, а наши мысли выступали в качестве программного обеспечения.
Знаменательным событием, положившим начало тому, что сейчас широко называют «когнитивной наукой», стала публикация психолога Джорджа Миллера «Язык и коммуникация» (George Miller, Language and Communication, 1951). Миллер предположил, что ментальный мир можно строго изучать, используя концепции теории информации, вычислений и лингвистики.
Данный вид мышления получил свое окончательное выражение в короткой книге «Компьютер и мозг» (John von Neumann. The Computer and the Brain, 1958), в которой математик Джон фон Нейман категорически заявлял, что функция нервной системы человека «на первый взгляд цифровая». Признавая, что на самом деле мало что известно о роли мозга в человеческом мышлении и памяти, он тем н менее проводил параллель между компонентами вычислительных машин того времени и компонентами человеческого мозга.
Благодаря последующим достижениям как в компьютерных технологиях, так и в исследованиях мозга, а также междисциплинарных усилий по пониманию человеческого интеллекта, сегодня прочно укоренилась идея о том, что люди, как и компьютеры, являются «процессорами информации». Тысячи исследователей финансируются на миллиарды долларов и породили обширную литературу, состоящую как из технических, так и из популярных статей и книг.
В книге «Компьютер и мозг» (1958) математик Джон фон Нейман заявил о «цифровой функции» нервной системы человека, проводя параллели между компонентами вычислительных машин того времени и компонентами человеческого мозга.
Книга Рэя Курцвейла «Как создать разум: раскрытая тайна человеческой мысли» (Ray Kurzweil. How to Create a Mind: The Secret of Human Thought Reveale, 2013) иллюстрирует эту точку зрения, размышляя об «алгоритмах» мозга, о том, как мозг «обрабатывает данные» и даже о том, как он своей структурой внешне напоминает интегральные схемы.
Метафора обработки информации (information processing, IP) человеческим интеллектом сейчас доминирует в человеческом мышлении как на обывательском, так и на научном уровне. Практически не существует дискурса о разумном человеческом поведении, который обходился бы без ее использования. Точно так же, как никакая форма дискурса о разумном человеческом поведении не могла бы существовать в определенные эпохи без ссылки на дух или божество. Обоснованность метафоры IP в современном мире обычно не вызывает сомнений.
Но IP-метафора — это просто еще одна метафора — история, которую мы рассказываем друг другу, чтобы понять то, чего мы на самом деле не понимаем. Как и все предшествующие метафоры, она обязательно будет отброшена в какой-то момент — либо заменена другой метафорой, либо, в конце концов, заменена фактическим знанием.
Чуть более года назад, во время посещения одного из самых престижных исследовательских институтов мира, я призвал исследователей объяснить разумное человеческое поведение без ссылки на какой-либо аспект метафоры IP. Они не смогли этого сделать. И когда я вежливо поднял этот вопрос в последующих сообщениях по электронной почте, им все равно нечего было предложить, даже несколько месяцев спустя. Они понимали проблему. Они не отвергли задачу как тривиальную. Но они не смогли предложить альтернативы. Другими словами, IP-метафора — «липкая» (sticky) как клей. Она загромождает наше мышление словами и идеями, которые настолько сильны, что нам трудно думать без них.
Ошибочную логику метафоры IP достаточно легко показать. Она основана на ошибочном силлогизме — с двумя разумными предпосылками и ошибочным выводом.
Разумная предпосылка №1: все компьютеры способны вести себя разумно. Разумная препосылка № 2: все компьютеры являются процессорами информации. Ошибочный вывод: все сущности, которые способны вести себя разумно, являются обработчиками информации.
Если IP-метафора такая глупая, почему она такая липкая? Что мешает нам отмахнуться от нее, как мы можем отмахнуться от ветки, преграждающей нам путь? Есть ли способ понять человеческий интеллект, не опираясь на этот хрупкий интеллектуальный костыль? И какую цену мы заплатили за то, что так долго на него опирались? В конце концов, IP-метафора на протяжении десятилетий руководила мышлением большого числа исследователей в самых разных областях. Какой ценой?
В упражнении, которое я проводил много раз на протяжении многих лет, я начинаю с того, что прошу студента, чтобы он нарисовал подробную картину долларовой банкноты — я уточняю «как можно подробнее» — на доске перед классом. Когда он заканчивает, я накрываю рисунок листом бумаги, вынимаю из бумажника долларовую купюру, прикрепляю ее к доске и прошу ученика повторить задание. Когда он или она заканчивают, я снимаю обложку с первого рисунка, и класс комментирует различия.
Поскольку вы, возможно, никогда не видели подобной демонстрации или потому что у вас могут возникнуть проблемы с представлением результата, я попросил одну из студенток-практиканток по имени Джинни сделать два рисунка. Вот ее рисунок «по памяти» (обратите внимание на метафору):
Купюра долларовой банкноты, нарисованная без образца.
А вот рисунок, который она впоследствии сделала с подаренной долларовой купюрой:
Она была удивлена результатом, но это типично. Как видите, рисунок, сделанный без долларовой банкноты, ужасен по сравнению с рисунком, скопированным с наглядного экземпляра, хотя Джинни видела долларовую банкноту тысячи раз.
В чем проблема? Разве у нас нет «представления» долларовой банкноты, «хранящейся» в «регистре памяти» в нашем мозгу? Разве мы не можем просто «извлечь» его и использовать для рисования?
Купюра долларовой банкноты, скопированная с образца.
Очевидно, что нет, и за тысячу лет нейробиологам никогда не удастся найти изображение долларовой банкноты, хранящееся в человеческом мозгу. По той простой причине, что ее там нет.
Идея о том, что воспоминания хранятся в отдельных нейронах, абсурдна. На самом деле, многочисленные исследования говорят нам, что сразу несколько областей мозга задействованы даже в самых повседневных процессах запоминания. А когда задействованы сильные эмоции, активизируются миллионы нейронов по всему мозгу.
В исследовании выживших в авиакатастрофе, проведенном в 2016 году нейропсихологом из Университета Торонто Брайаном Левином (The Neural Correlates of Memory for a Life-Threatening Event: An fMRI Study of Passengers From Flight), отмечалось, что авария увеличила нервную активность в «миндалевидном теле, медиальной височной доле, передней и задней срединной линии и зрительной коре пассажиров».
Идея, выдвинутая несколькими учеными, что определенные воспоминания каким-то образом хранятся в отдельных нейронах, абсурдна. Во всяком случае, это утверждение просто ставит проблему памяти на еще более сложный уровень: как и где память хранится, в какой именно ячейке?
Так что же происходит, когда мы рисуем долларовую купюру «по памяти»? Если бы Джинни никогда раньше не видела долларовую купюру, ее первый рисунок, вероятно, совсем не походил бы на второй рисунок. Но она видела раньше долларовые купюры и ее мозг был изменен таким образом, что позволило ей визуализировать, то есть заново испытать видение долларовой купюры. По крайней мере — до некоторой степени.
Визуализация чего-либо (то есть видение образа чего-либо в его отсутствие) гораздо менее точна, чем видение чего-либо в его присутствии. Вот почему мы гораздо лучше узнаем, чем вспоминаем. Когда мы что-то вспоминаем (remember, от латинского re — «снова» и memorari — «помни»), мы должны попытаться заново пережить переживание. Но когда мы что-то узнаем, мы должны просто осознавать тот факт, что у нас уже был этот перцептивный опыт ранее.
Возможно, вы возразите против этой демонстрации. Джинни и раньше видела долларовые купюры, но она не делала преднамеренных усилий, чтобы «запомнить» детали. Вы можете возразить, что если бы она это сделала, она могла бы нарисовать второе изображение гораздо точнее. Однако даже в этом случае изображение долларовой банкноты никак не было «сохранено» в мозгу Джинни. Она бы просто лучше подготовилась к точному ее рисованию точно так же, как пианист благодаря практике становится более искусным в игре, не вдыхая внутрь копию нот.
Отталкиваясь от этого простого упражнения, мы можем приступить к построению основы теории разумного человеческого поведения, свободной от метафор. Такой, в которой мозг не полностью «пуст», но, по крайней мере, свободен от багажа метафоры обработки информации.
На протяжении жизни нас изменяют разные переживания. Особо следует отметить переживания трех типов:
Мы наблюдаем за тем, что происходит вокруг нас (поведение других людей, звуки музыки, направленные нам инструкции, слова на страницах, изображения на экранах); Мы сталкиваемся с сочетанием неважных стимулов (например, сирен) с важными стимулами (например, появление полицейских машин); Нас наказывают или вознаграждают за определенное поведение.
Мы станем более эффективными в своей жизни, если изменимся в соответствии с этим опытом. Например, если сможем читать стихотворение или петь песню, следовать полученным инструкциям, реагировать на существенные стимулы и отбрасывать несущественные.
Но никто сегодня не имеет ни малейшего представления, как меняется мозг после того, как мы научились петь песню или читать стихотворение. Ни песня, ни стихотворение в нем не «хранятся». Мозг просто изменился упорядоченным образом, что теперь позволяет нам петь песню или читать стихотворение при определенных условиях. Ни песня, ни стихотворение не «извлекаются» из любой точки мозга, равно как и не «извлекаются» движения моих пальцев, когда я стучу пальцем по столу. Мы просто поем или декламируем. Для этого «поиск» не требуется.
Несколько лет назад я спросил нейробиолога Эрика Кандела из Колумбийского университета, лауреата Нобелевской премии: сколько еще, по его мнению, нам нужно изучать человеческую память, чтобы понять принципы ее работы. Он быстро ответил: «Сто лет». Я не подумал спросить его, считает ли он, что IP-метафора замедляет нейробиологию, но некоторые нейробиологи действительно начинают думать о «немыслимом» — что данная метафора не является необходимой.
Несколько ученых-когнитивистов, в частности Энтони Чемеро из Университета Цинциннати, автор книги «Радикальная когнитивная наука» (Anthony Chemero. Radical Embodied Cognitive ScienceRadical Embodied Cognitive Science, 2009), ныне полностью отвергают точку зрения о том, что человеческий мозг работает как компьютер.
Общепринятая точка зрения состоит в том, что мы, подобно компьютерам, понимаем мир, выполняя вычисления над его мысленными представлениями, запечатленными в нашем мозге. Но Чемеро и другие описывают другой способ понимания разумного поведения — как прямое взаимодействие между организмами и миром.
Мой любимый пример — это два разных способа объяснения того, как бейсболисту удается поймать летящий мяч. Их прекрасно описал Майкл МакБит из Университета штата Аризона и его коллеги в статье 1995 года в журнале Science (M. McBeath, D. Shaffer, M.Kaiser. How baseball outfielders determine where to run to catch fly balls). IP-метафора требует, чтобы игрок «обрабатывал информацию» — сформулировал оценку различных начальных условий полета мяча: силы удара, угла, скорость и направление ветра и т.п. — т.е. создал и проанализировал модель траектории, по которой полетит мяч. А затем использовал эту модель для непрерывной корректировки своих движений, чтобы перехватить мяч.
Все было бы так, если бы мы работали как компьютеры. Но МакБит и его коллеги дали более простое объяснение. Чтобы поймать мяч, игроку нужно просто продолжать движение таким образом, чтобы мяч оставался в
постоянном визуальном соотношении с бейсбольной тарелкой и окружающим пейзажем (т.н. «линейная оптическая траектория»). Это может показаться сложным, но на самом деле это невероятно просто и не требует вычислений, представлений и алгоритмов.
Чтобы поймять мяч, бейсболисту не нужно делать сложные вычисления
в уме, подобно компьютеру. Достаточно следить за его траекторией.
Два профессора психологии из Университета Лидса Беккета в Великобритании — Эндрю Уилсон и Сабрина Голонка — приводят пример бейсбола среди многих других, которые можно просто и разумно рассматривать вне рамок IP. В течение многих лет они вели блог о том, что они называют «более последовательным, натурализованным подходом к научному изучению человеческого поведения… в противоречии с доминирующим подходом когнитивной нейробиологии». Однако основные когнитивные науки продолжают некритически погрязать в метафоре IP, и некоторые из самых влиятельных мыслителей мира сделали великие предсказания о будущем человечества, которые зависят от достоверности метафоры.
Одно из предсказаний, сделанное футуристом Курцвейлом, физиком Стивеном Хокингом и нейробиологом Рэндалом Кене, состоит в том, что, поскольку человеческое сознание якобы похоже на компьютерное программное обеспечение, то вскоре появится возможность загружать человеческий разум в компьютер. Тогда мы станем невероятно могущественными в интеллектуальном плане и, вполне возможно, бессмертными. Эта концепция лежала в основе сюжета антиутопического фильма «Превосходство» (Transcendence, 2014) с Джонни Деппом в главной роли в роли ученого, похожего на Курцвейла, чьи мысли были загружены в Интернет — с катастрофическими последствиями для человечества.
К счастью, поскольку IP-метафора не совсем верна, нам никогда не придется беспокоиться о том, что человеческий разум выйдет из-под контроля в киберпространстве.
Увы, мы тоже никогда не достигнем бессмертия через скачивание и загрузку нашей памяти. И не только из-за отсутствия программного обеспечения для сознания в мозгу. Здесь есть более глубокая проблема — назовем ее проблемой уникальности — которая одновременно вдохновляет и угнетает.
Поскольку в мозгу не существует ни «банков памяти», ни «репрезентаций», и поскольку все, что требуется от нас для функционирования в мире — это упорядоченное изменение мозга в результате нашего опыта, нет причин полагать, что двое из нас будут одинаково изменены одним и тем же опытом. Если мы с вами будем присутствовать на одном концерте, изменения, которые происходят в моем мозгу, когда я слушаю 5-ю симфонию Бетховена, почти наверняка будут полностью отличаться от изменений, которые происходят в вашем мозгу. Эти изменения, какими бы они ни были, основаны на уникальной нейронной структуре, которая уже существует, причем каждая структура развивалась на протяжении всей жизни, благодаря уникальному опыту.
Вот почему, как показал Фредерик Бартлетт в своей книге «Воспоминания» (Frederic Bartlett. Remembering, 1932), никакие два человека не будут повторять услышанную историю одинаково, и почему со временем их повторение истории будет все больше и больше расходиться.
Никакой «копии» истории никогда не делается. Скорее, каждый человек, услышав историю, в некоторой степени изменяется — достаточно, чтобы, когда его спросят об истории позже (в некоторых случаях, через дни, месяцы или даже годы после того, как Бартлетт впервые прочитал им эту историю), они могут заново пережить эту историю в некоторой степени, хотя и не очень хорошо (см. первый рисунок долларовой купюры выше).
Я полагаю, это вдохновляет, потому что это означает, что каждый из нас поистине уникален не только по своему генетическому составу, но даже по тому, как наш мозг меняется с течением времени. Это также удручает, потому что делает работу ученого-нейробиолога невыносимой. Для любого конкретного опыта упорядоченное изменение может включать тысячу нейронов, миллион нейронов или даже весь мозг, причем паттерн изменений в каждом мозге разный.
Что еще хуже, даже если бы у нас была возможность сделать снимок всех 86 миллиардов нейронов мозга, а затем смоделировать состояние этих нейронов на компьютере, эта обширная картина ничего не значила бы за пределами тела мозга, которое ее произвело.
Это, пожалуй, самый вопиющий способ, которым IP-метафора исказила наши представления о функционировании человека. В то время как компьютеры хранят точные копии данных — копии, которые могут оставаться неизменными в течение длительного времени, даже если питание было отключено, — мозг поддерживает наш интеллект только до тех пор, пока он остается живым. Переключателя нет. Либо мозг продолжает работать, либо мы исчезаем.
Более того, как указал нейробиолог Стивен Роуз в книге «Будущее мозга» (Steven Rose, The Future of the Brain, 2005), снимок текущего состояния мозга также может быть бессмысленным, если мы не знаем всю историю жизни владельца этого мозга — возможно, даже о социальном контексте, в котором он или она выросли.
Подумайте, насколько сложна эта проблема. Чтобы понять даже основы того, как мозг поддерживает человеческий интеллект, нам, возможно, потребуется знать не только текущее состояние всех 86 миллиардов нейронов и их 100 триллионов взаимосвязей, не только разную силу, с которой они связаны, и не только состояния более 1000 белков, которые существуют в каждой точке соединения. Еща надо знать то, как текущая активность мозга способствует целостности системы. Добавьте к этому уникальность каждого мозга, отчасти вызванную уникальностью истории жизни каждого человека, и предсказание Кандела начинает звучать излишне оптимистично. В статье для The New York Times, нейробиолог Кеннет Миллер предположил, что на то, чтобы выяснить основные нейронные связи, потребуются «столетия». (Kenneth D. Miller. Will You Ever Be Able to Upload Your Brain?)
Большая часть нынешних надежд на реконструкцию функционирующего мозга зиждется на коннектомике: стремлении построить полную схему соединений, или «коннектом», всех синаптических связей между нейронами в мозге млекопитающих, — пишет Миллер. К сожалению, коннектомика, хотя и является важной частью фундаментальных исследований, далеко не достигает цели реконструкции разума по двум причинам.
Во-первых, мы далеки от построения коннектома. На данный момент лучшим достижением было определение связей в крошечном кусочке мозговой ткани, содержащем 1700 синапсов, а человеческий мозг имеет более чем в сто миллиардов раз больше синапсов. Хотя прогресс идет быстро, никто не может реально оценить, сколько времени потребуется, чтобы достичь коннектомов размером с мозг. (по мнению Миллера: века.)
Чтобы реконструировать разум, возможно, не потребуется копировать каждую молекулярную деталь; при достаточной структуре остальное может самокорректироваться. Но потребуется чрезвычайно глубокий уровень детализации не только для предполагаемого коннектома, но и для понимания того, как
нейроны, дендриты, аксоны и синапсы будут динамически работать, изменяться и адаптироваться.
Нейробиология быстро прогрессирует, но предстоит пройти огромный путь в понимании функций мозга. Почти наверняка пройдет очень много времени, прежде чем мы сможем надеяться сохранить мозг с достаточной детализацией и в течение достаточного времени, чтобы какая-то цивилизация, находящаяся гораздо дальше в будущем, возможно, через тысячи или даже миллионы лет, могла иметь технологические возможности для «загрузить» и воссоздать разум этого человека, — заключает Миллер.
Между тем, огромные суммы денег тратятся на исследования мозга, основанные на ошибочных идеях и обещаниях, которые невозможно сдержать. Самый вопиющий пример сбоя нейробиологии, задокументированный недавно в отчете Scientific American, касается проекта Human Brain Project стоимостью 1,3 миллиарда долларов, запущенного Европейским союзом в 2013 году. Его автор Генри Маркрам был убежден, что он сможет создать симуляцию всего человеческого мозга на суперкомпьютере к 2023 году. И что такая модель произведет революцию в лечении болезни Альцгеймера и других заболеваний. Воодушевленные такой перспективой чиновники ЕС финансировали его проект практически без ограничений. Менее чем через два года проект мозга превратился в «крушение мозга» (brain wreck) и Маркрама попросили уйти в отставку.
Мы человеческие организмы, а не компьютеры. Примите это. Давайте продолжим работу, пытаясь понять самих себя, но не обременяя себя ненужным интеллектуальным багажом. Метафора «обработки информации мозгом подобно компьютеру» просуществовала полвека, и на этом пути мало что удалось сделать. Пришло время нажать клавишу УДАЛИТЬ.
-
Гемисферэктомия: когда мозг напополамНейропластичность или Как изменить свой мозг к лучшему
Нейронное прогнозирование. Как наш мозг предсказывает будущее?
49 интересных «Почему…» на сайте «ПСИ-ФАКТОР»
Источник: